В сгущающихся за лесом сумерках стыла поразительно умиротворяющая тишина, и лишь мерный стук копыт неторопливо бредущей по тропе гнедой лошади мог нарушить идиллию наступающего вечера. На небе постепенно проявлялись звезды и высветлялся диск луны, а в воздухе слышался запах белой акации. Но чем ближе был Никколо к цели своего путешествия, тем чаще в его мысли закрадывалась наподобие болотного зловония гнетущая тревога. Он словно возвращался на поле брани, на котором проиграл, пока что, самое важное сражение…
Силуэт Forum Livii терялся в вечернем полумраке за высокой крепостной стеной, на которой с выверенным постоянством сменялись часовые, держа в руках факелы. Крошечные точки на парапете неприступной крепости то появлялись, то исчезали, но благодаря их одиноким пролетам из одной части укреплений в другую Макиавелли точно ориентировался на своем пути. Он терпеть не мог грязь, и потому еще в первый визит к Катерине Сфорца запомнил наиболее безопасный и сухой маршрут. Земля была сырой и покрытой мхом, а чем ближе казались ворота, тем сильнее его лошадь утопала под тяжестью собственного веса и седока.
С собой из Флоренции он вез увесистый груз удручающих вестей. Потеря Яблока легла на плечи молодого ученого изматывающим бременем, но все попытки выведать, куда делся проклятый монах, оказывались на удивление тщетными, и что хуже всего, пагубными. Макиавелли только начинал свой путь в городское управление, но уже успел обзавестись друзьями и добрыми знакомыми, а так же сетью информаторов, которым с тайным презрением платил за услуги. Орден приучил Никколо пользоваться любыми средствами, даже наемниками, что не знали ни чести, ни совести, если слышали звон монет.
В начале он старался обходиться ненавязчивыми письмами, в завуалированной форме интересуясь у наивных знакомых сущими мелочами, например, о порядке их дня, самочувствии и методах лечения, о новинках в искусстве или литературе или на театральной сцене, а еще в военном деле. Был ли где-то столь явный всплеск необыкновенных знаний и умений, какой можно было бы ожидать от Яблока Эдема? Был ли где-то человек, покоривший чужие сердца с изяществом артиста и тайной волей узурпатора? Что они могли ожидать от нового владельца Яблока, когда сами едва ли прикоснулись к тайне его могущества?
Слишком много вопросов терзали Макиавелли по пути в Форли, но еще сильнее те невнятные доносы со стороны его наемников, работающих из рук вон плохо или вовсе нехотя. Часть вообще отказалась сотрудничать из, как оказалось, суеверия и страха. С каждым новым письмом и доносом Макиавелли замечал рост влияния тамплиеров. Прежде их методы были построены на умелом и точном применении силы, но теперь за них говорили на городских улицах, за них срывали глотки с пеной у рта проповедники. С их тенями за спинами шла инквизиция.
Собрание в замке Катерины должно было обсудить складывающуюся ситуацию, и Макиавелли не терпелось высказать свою точку зрения по тяжелому вопросу. Он был почти уверен, что другие ассасины отнесутся к еретическим гонениям, направленным с явным расчетом на их Братство, с долей недопустимой легкомысленности. В конце концов, могло ли быть что-то хуже прямых вооруженных столкновений с городской стражей или властями?
Конечно могло! Народ любил преступников, покуда их деяния оставались в стороне от домов конкретных сердобольных или опрометчиво злорадных итальянцев, но если они чувствовали угрозу сами, если эта угроза навязывалась как неотвратимое явление на дьявольских крыльях, последствия могли быть самыми трагичными, о чем Никколо и желал предупредить соратников, проезжая через главные ворота в Форли.
Спрыгнув с лошади, Никколо отдал повод конюху, поджидающему во дворе, и быстрыми уверенными шагами скрылся под сводами крепости. Пунктуальностью Макиавелли не отличался, потому что вообще редко покидал место своей работы, но его могли и должны были простить за легкую задержку, от чего Никколо и не собирался тратить время на какие-либо извинения. Сцепив руки за спиной в замок, Макиавелли с природной ему чопорностью лишь легко кивнул прислужнику, что проводил его к гостям своей госпожи, и с важным видом дождался, когда двери вновь закроют, прежде чем обратиться вслух к собравшимся.
– Синьора Сфорца, – учтиво поклонившись Катерине, Никколо выдавил довольно жалкое подобие улыбки, осмотрев прекрасную беременную донну по-научному апатично.
– Синьора, – не менее учтиво, хоть и самую малость быстрее кивнув донне Россетти, Макиавелли наконец-то уделил свое внимание и Аудиторе, впервые за долгое путешествие кому-то по-настоящему обрадовавшись, но естественно не подав и малость виду.
– Эцио, – столь же чинно приветствовал того Никколо, – полагаю, теперь все в сборе и мы можем начинать? – словно он не последним явился, а просто вовремя, Макиавелли вопросительно вздернул бровь, ожидая всеобщего и моментального согласия.

Отредактировано Никколо Макиавелли (2015-09-05 10:38:15)